Управление и экономика фармации учебник - где взять

Готово!

Или ты в самом деле боишься, что посмертная слава твоя будет меньше, если ты не выставишь меня мучительницей, а себя мучеником, несущим крест в лице жены. Когда нас с тобой не будет в живых, то это легкомыслие будут толковать кто как захочет, и всякий бросит грязью в жену твою. Слова эти писаны в минуты раздражения. Теперь повторяю еще раз для всех, кому попадутся эти дневники. Она я уже вижу как, была та жена, которая была нужна для меня. Она была идеальная жена в языческом смысле верности, семейности, самоотверженности, любви семейной, языческой, и в ней лежит возможность христианского друга. Еще больше люблю тебя, всё понимаю и знаю, что ты не могла, не могла прийти ко мне, и оттого осталась одинока. Но ты не одинока. Я с тобой, какая ты есть, люблю тебя и люблю до конца, так, как больше любить нельзя. Он весь дрожал с головы до ног, и губы его слабо шевелились. Я предложила ему лечь на диван, но он отказался. То и дело в комнату врывались дамы, извинялись, оправляли перед зеркалом прически и шляпы и уходили. Они снимали шапки и кланялись отцу. Доктор сначала принял их за пассажиров, ожидавших свистка своего поезда, но это были железнодорожные служащие. С каждым самостоятельным движением больной терял драгоценные силы, сердце его работало на пределе. Но как, кому это делать. Но помочь не решались. Он уже не мог ходить. Когда он заговорил, я поняла, что у него начинается обморочное состояние. Ему, очевидно, казалось, что он дома, и он удивлен, что всё было не в порядке, не так, как привык. Я не могу лечь. Сделайте так, как всегда. Поставьте ночной столик у постели, стул. Маковицкий в это время был озабочен другим. Надо было протопить печь, нагреть кирпичи, чтобы положить к ногам больного, согреть воды. Извинялся перед ними за причиненное беспокойство, благодарил, просил потерпеть.